Анжелика - Страница 115

115

— Ах, это вы!

— Жоффрей, мне ужасно вас недостает. Но вы, кажется, не слишком рады видеть меня. Неужели и вы поддались предрассудку, что супружеская любовь смешна? Вы меня стыдитесь как будто?

Он нежно улыбнулся и обнял ее за талию.

— Нет, любовь моя. Но я видел вас в столь знатной и приятной компании…

— О, приятной… — Анжелика провела пальцем по синяку на руке. — Боюсь, что я покину ее серьезно покалеченной. А что делали вы со вчерашнего дня?

— Встретился кое с кем из друзей, поболтал с одним, с другим. Вы уже видели короля Испании?

— Нет еще.

— Идемте в ту залу. Там накрывают на стол. По испанскому этикету король должен есть один, следуя весьма сложному церемониалу.

На стенах зала висели гобелены приглушенных тонов — коричневато-золотистые, с красными и серовато-синими пятнами, изображающие сцены из истории испанского королевства. Народу в зале было полным-полно, все стояли, тесно прижатые друг к другу.

Испанский и французский дворы состязались в роскоши и великолепии. Испанцы превзошли французов количеством золота и драгоценных камней, зато французы затмили испанцев элегантностью своих туалетов. Молодые сеньоры из свиты Людовика XIV облачились в этот день в плащи из серого муара, отделанные золотыми кружевами с огненно-красными маленькими рубинами. Подкладка плащей была из тонкой золотой парчи, камзолы — из более плотной. Широкие поля шляп с белыми перьями по бокам были загнуты и заколоты бриллиантовыми булавками.

Французы откровенно посмеивались над вышедшими из моды длинными усами испанских грандов и их обильно разукрашенными вышивкой костюмами, что тоже давно устарело.

— Вы видели, какие на них плоские шляпы, какие там маленькие, жиденькие перышки? — прошептал, фыркая от смеха, Пегилен.

— А дамы? Это просто вереница старых скелетов, у них под мантильями кости выпирают!

— Испания — страна, где красивые жены сидят дома за решеткой.

— Инфанта, говорят, до сих пор носит фижмы и такой широкий кринолин, что проходит в дверь боком.

— И так затянута в корсет, что можно подумать, будто у нее совсем нет бюста, хотя, говорят, он у нее великолепен, — вставила госпожа де Мотвиль, взбивая кружева на своей плоской груди.

Жоффрей де Пейрак бросил на нее язвительный взгляд.

— Вот уж поистине, — сказал он, — как бездарны должны быть мадридские портные, чтобы так обезобразить то, что прекрасно, и как искусны парижские, если они умеют показать то, чего нет.

Анжелика ущипнула его сквозь бархатный рукав. Он засмеялся и с видом заговорщика поцеловал ей руку. На мгновение ей показалось, будто он скрывает от нее какую-то заботу, но внимание ее было рассеянно, и она тут же забыла об этом. Внезапно воцарилась тишина — в залу вошел король Испании. Анжелика, которая была невысокого роста, вскарабкалась на скамеечку.

— Он похож на мумию, — шепнул ей Пегилен.

И действительно, лицо у Филиппа IV было пергаментное, мертвенно-бледное, прозрачное, с неестественным румянцем на щеках. Он шагал к столу, как марионетка. Его большие тусклые глаза смотрели вперед, не мигая. Резко очерченный подбородок, выступающие челюсти, красные губы, жидкие, с медным оттенком светлые волосы придавали ему особенно болезненный вид.

Несмотря на это, он был настолько преисполнен чувства своего почти божественного величия, что не сделал ни единого жеста, который выходил бы за рамки требований этикета. Парализованный своим могуществом, он в одиночестве сидел за столом и ел так, словно совершал священный обряд.

Толпа придворных бурлила, как водоворот, продолжала расти, и передние ряды, не выдержав натиска, неожиданно подались вперед. Столик короля чуть не опрокинули.

В зале было душно, и Филиппу IV стало нехорошо. Все увидели, как он вдруг поднес руку к горлу и оттянул кружевное жабо, чтобы глотнуть воздуху. Но почти тотчас же он снова принял свою торжественную позу, как честный актер, готовый на любые жертвы.

— Кто бы мог сказать, что этот призрак плодит детей так же легко, как петух? — сказал неисправимый Пегилен де Лозен, когда завтрак кончился и все вышли на улицу. — Его внебрачные дети наполняют своими криками мрачные коридоры дворца, а вторая жена продолжает производить на свет тщедушных младенцев, которые, едва покинув колыбель, отправляются в гробницы Эскуриала.

— Последний умер как раз в то время, когда мой отец был послан в Мадрид просить руки инфанты, — сказал де Лувиньи, второй сын герцога де Грамона. — Правда, после этого родился еще один сын, но он тоже на ладан дышит.

Восторженный маркиз д'Юмьер воскликнул:

— Он умрет, и кто же тогда станет наследником трона Карла V? Инфанта — французская королева.

— Вы слишком смело и далеко заглядываете в будущее, маркиз, — возразил настроенный пессимистически герцог де Буйон.

— А почему вы полагаете, что его высокопреосвященство кардинал, а может, даже и его величество не подумали и об этом?

— Да, возможно, возможно, но слишком честолюбивые мечты никогда не служат делу мира.

Втягивая длинным носом морской воздух, словно ему почудились в нем какие-то подозрительные запахи, герцог де Буйон проворчал:

— Мир! Ох уж этот мир! Не пройдет и десяти лет, как он пошатнется!

Но он пошатнулся через два часа. Неожиданно все рухнуло, прошел слух, будто свадьба не состоится.

Дон Луис де Аро и кардинал Мазарини слишком долго оттягивали урегулирование последних деталей мирного договора и уточнение некоторых щекотливых пунктов, касающихся деревень, дорог и границ, так как каждый надеялся, воспользовавшись праздничной суматохой, добиться своего. Теперь же ни один из них не желал пойти на уступки. Война продолжалась. Полдня прошло в тревоге. И тогда решили призвать на помощь бога любви, чтобы он соединил жениха и невесту, которые никогда даже не видели друг друга. Одному из придворных удалось передать инфанте записку о том, что король сгорает от нетерпения, ожидая встречи с ней. Дочь всевластна над сердцем отца. А инфанта, хотя и слыла послушной дочерью, не имела ни малейшего желания возвращаться в Мадрид теперь, когда перед ней открывалось такое блестящее будущее… И она дала понять Филиппу IV, что желает получить своего мужа, после чего нарушенная было церемония пошла своим чередом.

115