Анжелика - Страница 180

180

— Дело в том, господин адвокат, что есть обстоятельство, о котором вы не знаете, — медленно и отчетливо проговорил иезуит твердым голосом, — как не ведают о нем многие представители высшего духовенства Франции, чье религиозное образование, надо признать, зачастую еще более скудно, чем образование какого-нибудь жалкого деревенского кюре. Так вот, знайте же, что во Франции есть только один человек, который имеет право от имени папы Римского определять случаи одержимости и проявлений сатаны. Этот человек — член ордена иезуитов. Благодаря своей аскетической жизни, целиком посвященной углубленным трудам и исследованиям, он получил от его святейшества папы опасную привилегию сталкиваться лицом к лицу с самим Князем Тьмы Я убежден, мэтр Дегре, что вы вызовете большое смятение среди судей, сделав заявление, что церковь признает действительным только тот акт об изгнании беса, на котором стоит подпись преподобного отца Кирше, великого заклинателя Франции.

— Еще бы! — Дегре был очень возбужден. — Честно говоря, я о чем-то подобном подозревал, но этот монах Беше действовал с дьявольской ловкостью и сумел втереться в доверие к кардиналу Гонди, архиепископу Парижскому. Итак, я заявлю о преступном нарушении церковной процедуры! — воскликнул адвокат, уже видя себя в суде — Я разоблачу этих священников-самозванцев, которые своим святотатственным обманом пытались опорочить самое церковь!

— Подождите минутку, я сейчас вернусь, — сказал отец де Сансе, вставая.

Он вышел и вскоре вернулся в сопровождении какого-то иезуита, которого представил как отца Кирше.

Анжелика была взволнована мыслью, что перед ней великий заклинатель Франции. Она и сама не знала, как должен был он выглядеть, но, во всяком случае, не ожидала увидеть такого внешне скромного человека. Если бы не черная сутана и поблескивающий на груди медный крест, этого молчаливого иезуита скорее можно было бы принять за мирного крестьянина, чем за священника, привыкшего иметь дело с дьяволом.

Анжелика почувствовала, что даже неисправимый скептик Дегре заинтригован незнакомцем.

Раймон сказал, что он уже ввел отца Кирше в курс дела и сообщил ему самые последние новости.

Великий заклинатель слушал с доброй, ободряющей улыбкой.

— Дело представляется мне весьма простым, — заговорил он наконец. — Теперь нужно, чтобы я в свою очередь произвел изгнание беса, но уже по всем правилам. Акт вы зачитаете на суде, я подкреплю его своими свидетельскими показаниями, и это, бесспорно, поставит господ судей в щекотливое положение.

— Нет, все не так просто, — возразил Дегре, энергично почесывая затылок.

— Мне кажется, что провести даже вас, священника, в Бастилию, да еще к заключенному, который находится под усиленным надзором, дело невыполнимое.

— Тем более что нас должно быть трое.

— Зачем?

— Демон слишком лукав, чтобы один человек, пусть даже защищенный молитвами, мог, не подвергая себя опасности, бросить ему вызов. Для того чтобы подступиться к человеку, который вступил в сделку с дьяволом, мне необходимо присутствие по крайней мере двух моих обычных помощников.

— Но мой муж не вступал в сделку с дьяволом, — протестующе воскликнула Анжелика.

И вдруг она торопливо прикрыла лицо руками, чтобы никто не увидел, что она смеется. Слыша беспрерывно, что ее муж вступил в сделку с дьяволом, она вдруг представила себе, как Жоффрей стоит за прилавком какой-нибудь лавчонки и беседует с рогатым и улыбающимся дьяволом. О, когда они вернутся к себе, в Тулузу, как посмеются они над всеми этими глупостями. Ее воображение нарисовало новую картину: зарывшись лицом в густые, пахнущие фиалкой волосы мужа, она сидит у него на коленях, а восхитительные руки Жоффрея ласкают ее тело, которое он так любил.

Смех Анжелики оборвался, перейдя в короткое рыдание.

— Мужайся, дорогая моя сестра, — мягко сказал Раймон. — Рождение Христа вселяет в нас надежду; да снизойдет мир на добрых людей!

Беспрерывные переходы от надежды к отчаянию терзали молодую женщину. Когда она переносилась мыслями назад, вспоминая прошлогоднее рождество в Тулузе, она в ужасе думала о том, какой страшный путь прошла она за этот год.

Разве могла она тогда представить себе, что в сочельник, когда парижские колокола под свинцовым небом надрываются от звона, у нее не будет иного пристанища, кроме дома какой-то вдовы Кордо? Сидя у очага в обществе старухи, которая склонилась над прялкой, и ее сына, подручного палача, невинно игравшего с маленьким Флоримоном, Анжелика позволила себе лишь протянуть к огню озябшие руки. Притулившаяся рядом с нею на скамейке вдова Скаррон, такая же молодая и красивая и такая же несчастная и обездоленная, как и Анжелика, исстрадавшаяся по человеческому теплу, время от времени нежно обвивала рукой талию Анжелики и прижималась к ней.

Бывший владелец модной лавки тоже пристроился у единственного пылавшего в этом мрачном жилище очага и дремал в кресле, обитом штофом, которое он вынес из своей комнаты. Он что-тo бормотал сквозь сон, складывал цифры, упорно ища причины своего краха. Когда неожиданно раздавался треск полена, он открывал глаза, улыбался и надсадным голосом кричал:

— Не забывайте, что скоро родится Иисус! Весь мир объят радостью. Не спеть ли и нам песенку?

И к великой радости Флоримона, с жаром принимался петь дрожащим голосом:

Три пастушки на лужке, Мы сидели возле речки, И паслись невдалеке Наши милые овечки.

Тра-ля-ля-ля-ля, Наши милые овечки…

Кто-то постучал в дверь. Человек, одетый в черное, прошептал несколько слов сыну Кордо.

180