Анжелика - Страница 196

196

Молодой дрожащий голос тихо ответил:

— Да, мне… мне кажется. Но только у того были рога…

По залу прокатился взрыв смеха, а какой-то клерк крикнул:

— Ну и что, возможно, ему насадили их, пока он сидел в Бастилии.

Анжелика вспыхнула от гнева и унижения. Ее спутница сжала ей локоть, напоминая, что она должна сохранять хладнокровие, и Анжелика взяла себя в руки.

Массно обратился к настоятельнице монастыря.

— Я знаю, это разбирательство весьма тягостно для вас, сестра моя, но я вынужден просить вас повторить свои показания перед судом!

Пожилая монахиня, которая отнюдь не казалась взволнованной, но, скорее, негодующей, не заставила себя долго просить и твердым голосом заявила:

— В последние месяцы в монастыре, настоятельницей которого я являюсь уже тридцать лет, происходят просто позорные вещи. Нужно пожить в святой обители, господа, чтобы понять, на какие чудовищные козни способен дьявол, когда он через посредство колдуна может показать свою силу. Не скрою, мне тягостно выполнять этот мой долг и мучительно в присутствии мирского суда излагать столь оскорбительные для церкви факты, но его преосвященство кардинал-архиепископ приказал мне сделать это. Однако я прошу, чтобы судьи выслушали меня без посторонних свидетелей.

К великому удовлетворению аббатисы и разочарованию публики, председатель согласился на ее просьбу.

Судебные заседатели, а за ними и настоятельница с монахинями удалились в заднюю комнату, где обычно располагалась канцелярия суда.

И только Карменсита, которую охраняли четыре монаха, приведшие ее, и два швейцарских гвардейца, осталась в зале.

Теперь Анжелика рассмотрела свою бывшую соперницу. Испанка нисколько не утратила былой красоты. Даже, пожалуй, наоборот, в заточении ее лицо стало будто тоньше, а ее огромные черные глаза горели каким-то восторженным огнем.

Публика, казалось, тоже пожирала глазами околдованную красавицу.

Анжелика услышала насмешливый голос мэтра Галлемана:

— Черт возьми, этот Великий хромой вырастает в моих глазах!

Анжелика заметила, что ее муж не удостоил даже взглядом весь этот спектакль. Сейчас, когда суд удалился, он, видимо, решил отдохнуть и, превозмогая боль, попытался сесть на позорную скамью, скамью подсудимых. Ему удалось это с трудом, и лицо его исказилось от боли. Он долго стоял, опираясь на палки, и теперь, после пытки иглой, которой его подвергли в Бастилии, это вконец измучило его.

Анжелика почувствовала такую тяжесть в груди, словно сердце ее превратилось в камень.

Пока Жоффрей держался с необыкновенным мужеством.

Он говорил спокойно, хотя в его речах то и дело проскальзывала свойственная ему ирония, что, к сожалению, кажется, производило неблагоприятное впечатление и на судей, и даже на публику.

Теперь он откровенно повернулся спиной к своей бывшей любовнице. Да и вообще, видел ли он ее?

Сестра Карменсита, какое-то время находившаяся словно в прострации, неожиданно сделала несколько шагов в сторону подсудимого. Монахи преградили ей путь и заставили вернуться назад.

Вдруг прекрасное лицо испанской мадонны совершенно преобразилось: черты его исказила судорога, щеки впали. Перед публикой возникло какое-то адское видение.

Она хватала ртом воздух, словно рыба, вытащенная из воды. Потом закрыла рот ладонью, стиснула зубы, закатила глаза, и на губах у нее показалась пена, а затем и пузыри.

Растерянный Дегре вскочил:

— Смотрите! Мы свидетели — они пустили в ход трюк с мыльными пузырями!

Его грубо схватили и выволокли из зала.

Этот единственный призыв не нашел никакого отклика у затаившей дыхание толпы, которая, словно загипнотизированная, наблюдала за этим спектаклем.

Тело послушницы сотрясалось в конвульсиях. Пошатываясь, она направилась к подсудимому. Монахи снова преградили ей путь. Она остановилась, поднесла руки к чепцу и стала судорожно срывать его. При этом кружилась все быстрее и быстрее.

Монахи вчетвером бросились к ней, пытаясь остановить.

Однако то ли они не осмеливались действовать слишком решительно, то ли и в самом деле не в силах были справиться с нею, но только она, как уж, выскальзывала из их рук, проявляя при этом силу тренированного борца и ловкость акробата.

Потом она бросилась на пол, извиваясь как змея, поползла меж монахами, сбивая их с ног. Она делала непристойные движения, пытаясь приподнять сутаны. После двух или трех подобных трюков бедняги монахи все оказались на полу в самых неблагочестивых позах. Стражники глазели на эту свалку, где беспорядочно взлетали подолы сутан, мелькали четки, и не решались вмешаться.

Наконец одержимая, кружась и извиваясь, сорвала с себя свою монашескую пелерину, затем платье и вдруг встала во весь рост. В тусклом свете зала публика увидела ее изумительное тело, совсем обнаженное.

Поднялся невообразимый шум. Все кричали, не в силах сдержать себя. Одни хотели уйти, другие — наоборот, взглянуть на красавицу поближе.

Почтенного вида магистрат, сидевший в первом ряду, вскочил, сорвал с себя мантию и, взобравшись на помост в одном камзоле и коротких штанах, набросил мантию на голову Карменситы, прикрывая одержимую бесстыдницу.

Монахини, сидевшие рядом с Анжеликой, под предводительством своей начальницы поспешно поднялись. Увидев, что это монахини из работного дома, публика пропустила их. Они окружили Карменситу и связали ее неведомо откуда взявшимися веревками. Затем, почти торжественной процессией, вышли, уводя свою пленницу, продолжавшую пускать пену.

И тут среди разбушевавшейся толпы раздался чей-то пронзительный крик:

196