— Сердце мое, чего же вы не знали?
И так как она молчала, он прошептал:
— Не знали, что поцелуй так сладок?
Анжелика поднялась и прислонилась к балясине беседки. Луна уже уплыла далеко в сторону и теперь желтела над рекой. Наверно, Анжелика находилась в саду несколько часов. Она была счастлива, восхитительно счастлива. Если бы снова можно было пережить эти мгновения, все остальное не в счет.
— Вы созданы для любви, — прошептал трубадур. — Я понял это, едва коснувшись вашей кожи. Тот, кто сумеет разбудить ваше очаровательное тело, дарует вам величайшее наслаждение.
— Замолчите! Не нужно так говорить! Я замужем, и вы знаете это, а супружеская неверность — грех.
— Но еще больший грех, что такая красавица выбрала себе в мужья колченогого сеньора.
— Я не выбирала, он меня купил.
Но тут же Анжелика пожалела об этих словах, потому что они нарушили ее безмятежное счастье.
— Спойте еще, — умоляющим тоном попросила она — В последний раз, а потом мы расстанемся.
Он встал, чтобы взять гитару, и что-то в его походке показалось Анжелике странным, смутило ее. Она пригляделась внимательнее. И вдруг, сама не зная почему, почувствовала безотчетный страх.
Пока он пел, пел очень тихо, с какой-то непонятной тоской в голосе, Анжелика внимательно рассматривала его. Еще тогда, когда он целовал ее, ей на один миг что-то показалось в нем знакомым, и теперь она осознала, что именно: в его дыхании смешивались аромат фиалки и своеобразный запах табака… Граф де Пейрак тоже сосал фиалковые пастилки… И курил. Ужасное подозрение закралось в душу Анжелики… И только что, вставая за гитарой, он как-то неловко качнулся…
Она закричала сначала от испуга, а потом от гнева и, в Ярости ломая ветки жимолости, принялась топтать их ногами.
— Нет, это уж слишком, слишком… Это чудовищно… Снимите вашу маску, Жоффрей де Пейрак… Прекратите маскарад, иначе я выцарапаю вам глаза, задушу вас, я вас…
Песня резко оборвалась. Гитара издала скорбный звук и замолкла. Под бархатной маской сверкали белоснежные зубы графа де Пейрака — он хохотал.
Припадая на одну ногу, он подошел к Анжелике. Ее охватил ужас, но с еще большей силой — ярость.
— Я выцарапаю вам глаза, — прошипела она сквозь зубы.
Граф, продолжая смеяться, взял ее за руки.
— Что же тогда останется от ужасного хромого сеньора, если вы еще выцарапаете ему глаза?
— Как бесстыдно вы обманули меня! Вы убедили меня, что вы… Золотой… Золотой голос королевства.
— Но я и в самом деле Золотой голос королевства.
Совершенно сбитая с толку, она смотрела на него.
— А что в этом удивительного? У меня был неплохой голос. Я занимался с самыми прославленными итальянскими маэстро. В наши дни пение — это искусство, принятое в свете. Скажите честно, дорогая, разве вам не нравится мой голос?
Анжелика отвернулась и украдкой смахнула слезы досады, которые текли по ее щекам.
— Но как же получилось, что я до сих пор не догадывалась о вашем таланте, даже не подозревала о нем?
— Я просил, чтобы вам об этом не говорили. А может, вы и не слишком стремились обнаружить мои таланты?
— О, это уж слишком! — повторила Анжелика. Но вспышка гнева уже прошла, и ей самой вдруг захотелось смеяться.
И все-таки до какого же цинизма надо дойти, чтобы толкнуть ее на измену себе с самим собой! Он и впрямь дьявол во плоти! Самый настоящий дьявол!
— Я никогда не прощу вам эту омерзительную комедию, — сказала она, поджав губы и стараясь сохранить достоинство.
— А я обожаю разыгрывать комедии. Видите ли, моя дорогая, судьба не очень баловала меня, и надо мной столько насмехались, что и я в свою очередь жажду посмеяться над другими.
Анжелика невольно с тревогой взглянула на его скрытое маской лицо.
— Значит, вы просто подшутили надо мной?
— Не совсем, и вы это отлично знаете, — ответил он.
Анжелика молча повернулась и пошла прочь.
Он тихо окликнул ее:
— Анжелика! Анжелика!
Он стоял на пороге беседки в таинственной позе итальянского Арлекина, прижимая палец к губам.
— Умоляю вас, сударыня, никому не рассказывайте об этом, даже своей любимой горничной. Если узнают, что я бросаю гостей, наряжаюсь трубадуром и надеваю маску ради того, чтобы сорвать поцелуй с уст собственной жены, меня высмеют.
— Вы невыносимы! — крикнула Анжелика.
Подобрав юбки, она бросилась бегом по песчаной аллее. И, только поднимаясь по лестнице, вдруг заметила, что смеется. В своей комнате она разделась, выдирая застежки и в своем нетерпении исколов себе руки булавками. В постели она долго ворочалась с боку на бок. Тело ее пылало. Сон не шел к ней. Лицо в маске, лицо в шрамах, чеканный профиль — все это одно за другим мелькало перед ее глазами. Какая же загадка кроется в этом непонятном человеке? Ее то охватывало возмущение, то — тут же — воспоминание о наслаждении, которое она испытала в его объятьях, снова погружало ее в негу.
— Вы созданы для любви, сударыня… Наконец она уснула. Во сне она видела глаза Жоффрея де Пейрака, «освещенные пламенем камина», видела, как в них танцуют огненные языки.
Анжелика сидела во дворце, в галерее с венецианскими окнами. Она не знала, как ей быть теперь, как держаться с Жоффреем де Пейраком. Она вернулась из домика на Гаронне утром, но еще не видела мужа. Клеман Тоннель сообщил ей, что мессир граф заперся с мавром Куасси-Ба в лаборатории, где он обычно занимается алхимией. Анжелика в досаде кусала губы. Жоффрей может просидеть там много часов. Впрочем, она и не жаждала его видеть. Ей все равно. Она еще не простила ему его вчерашнюю мистификацию.